Автобус приезжает в Исфахан. Полночь. Город раскинулся меж голых, каменистых гор в очередном оазисе. Огромный, красивый своими ночными огнями, шумный, с чередой сложных дорожных развязок. Выходим в душную ночь – нас встречает интеллигентного вида иранец в вытянутых очках, делающих его глаза маленькими. Это Яшар, у него и его жены мы будем жить. Можган забыла свой телефон дома и поехала за ним на случай, если мы вдруг решим позвонить. Эта молодая семья приехала встретить нас к автобусному терминалу в двенадцать часов ночи несмотря на то, что обоим завтра на работу. Яшар берет мой рюкзак и ведет к трассе. Он похож, скорее, на турка, чем на иранца. «Самый красивый из всех местных мужчин, которых я видела,» - говорит Таня. От него веет дорогими духами, как будто европейским лоском, галантностью, учтивостью, скромностью и в то же время свободой.
Через пару минут подъезжает Можган на огромном Лэнд Крузере Прадо. Она невысокого роста, тридцати четырех лет, с большой улыбкой великолепных зубов, красивая, живая, энергичная, с прекрасным английским. Традиционное «Добро пожаловать! Как добрались?» и расспросы о том, что бы мы хотели успеть в Исфахане. Можган готова поддержать любую идею. У нее уже есть свои планы на нас. Последние дни Рамадана – это повод для единения семьи в Иране. Близкие родственники с разных концов страны собираются в отчем доме, чтобы провести праздники вместе. Завтра последний рабочий день, а потом несколько выходных подряд. Можган предлагает присоединиться к ней и ее семье. Мы соглашаемся. «Ну, а завтра, после того, как вы выспитесь, мы вместе пообедаем. Яшар и я придем с работы ради такого случая. Обычно мы не обедаем дома, слишком заняты», - говорит она, не отвлекаясь от дороги.
Их квартира находится в отдаленном от центра районе – еще восемь лет назад тут не было ни единой застройки. Сегодня это престижная часть города с хорошими апартаментами и инфраструктурой. Мы заходим в просторную квартиру. Один рукав коридора ведет в огромную гостиную с кухней, другой – в обеденный зал, спальню и кабинет. «Здесь вы будете спать», - отмечает Можган, выкатывая из кабинета офисное кресло. «Кабинет мой, но я им практически не пользуюсь. Надеюсь, вы ничего не имеете против традиционной кровати?» Традиционная кровать – это матрасы, расстеленные на полу. Раньше, когда семьи были большими, все спали вповалку. На стеллажах в кабинете множество словарей: ирано-английский, англо-французский, франко-немецкий – а также самоучители и самые разные книги на английском и фарси. Можган – преподаватель английского языка в одном из вузов Исфахана. Она стажировалась в Кембридже, повышала там квалификацию.
В квартире два вай-фай узла. Ни тот, ни другой не дают мне зайти в социальные сети. Туалет азиатского типа: считается, что это физиологично и очень полезно. Повсюду множество фотографий пары из путешествий в разные страны. Тут Яшар и Можган у китайской стены, там – у озера в Швейцарии, здесь – на фоне Эйфелевой башни. Во всей квартире царит идеальная чистота и порядок. Каждая вещь на своем месте, при этом уютно и прохладно. Кондиционер дает возможность отдохнуть от духоты за окном.
Засыпаем. И просыпаемся утром в пустой квартире. Холодильник под завязку набит едой. Фрукты, овощи, мясо, любимый мягкий сыр, лепешки, сок. Памятуя о том, что хозяева нагрянут на обед, готовлю, что в голову придет. Получается что-то типа ризотто с подливой. Прибегает стремительная Можган. Приходит степенный Яшар. У него собственный бизнес, он инженер-строитель. Дела идут очень хорошо, зарабатывает много. Его отец был в Киргизии, когда-то даже привез в Иран потрепанную «Ладу» и ездил на ней, пока машина не сдохла окончательно. Сам Яшар пару лет назад, когда летел в одну из своих европейских командировок, почти целый день провел в Москве. Говорит, красивый, но слишком дорогой город. Повторяет заученные русские слова, но с английским у него туго. Замечаю на полке стоящих матрешек. Отмечаю, что мы не пьем водку. Как водится, удивляются оба.
Уходит муж – остается жена. Она рассказывает о своих путешествиях. Объездила пол-Европы. Говорит, когда впервые собралась в одиночное путешествие, против была вся ее многочисленная семья. На общем совете было решено не пускать Можган куда бы то ни было без мужа, но она отстояла право на самостоятельность и уехала. Вопреки всем запретам и осуждениям. С тех пор прошло больше семи лет, и уже никто не удивляется ее одиночным вылазкам.
Спрашиваю о том, как Яшар относится к ее независимости. Отвечает, что это у них взаимно. Она не давит на него и ждет того же взамен. Они познакомились, когда Яшар пришел к Можган на курсы английского. Через несколько месяцев застенчивый студент сделал ей предложение. На смотринах будущий муж понравился всему семейству, пара официально была объявлена женихом и невестой. Не сказав родным ни слова, Можган и Яшар укатили в свое первое турне по Европе. Если бы родные узнали о такой самоволке без официальной регистрации брака, то был бы скандал.
Через год жених и невеста подписали брачный контракт и сыграли свадьбу. Обычно в Иране сторона мужа предоставляет дом, а сторона молодой жены – все его наполнение. Но самое любопытное – это брачный контракт: «Этот документ защищает женщину в случае развода. Например, согласно исламу, Яшар имеет право взять в жены еще трех женщин, помимо меня. Но он никогда этого не сделает. Нет, не потому что такой хороший. Он просто не потянет финансово. Согласно брачному контракту, он обязан выплачивать мне кругленькую сумму за каждую новую жену». То же самое и в случае развода, причем, неважно, кто будет его инициатором, Можган все равно получает значительный откуп.
Зачем нужен брачный договор? В первую очередь, он призван защитить женщину в случае разрыва отношений. Да, это правда, что женский труд в Иране оплачивается в меньшей степени, чем мужской. Можган говорит, будь на ее месте в университете мужчина, он бы получал значительно больше. В последнее время в стране участились разводы. Более того, мужчины, вошедшие в мутный омут неудачного брака один раз, совсем не торопятся жениться вновь. Женщины остаются на обочине жизни. Некоторые из них работали совсем мало, кто-то не работал вообще. Есть те, кто, в угоду семье, не получил образование. После развода все они оказываются в самом невыгодном положении.
- Знаешь, наша страна – одна из тех, где легализована проституция. Ну, не в прямом смысле, конечно. Никто никогда это так прямо не назовет, но смысл известен. Они называют это «жена на час», или еще «священная шлюха», «мэхрэ». То есть любой мужчина может взять женщину в жены на время, по обоюдному согласию, а потом заплатить ей деньги, в качестве благодарности за услуги. Вместо денег кто-то может купить холодильник, оплатить коммунальные счета, помочь с одеждой – все зависит от потребностей женщины. Из-за большого числа разводов таких временных жен в Иране все больше и больше.
Можган не религиозна. Успешная в собственной реализации, замужем за хорошим человеком, прогрессивная во взглядах. Было время, она поддерживала акцию «Иран без хиджаба». Нужно было сфотографировать себя в обыденной жизни без платка и выложить фотографию на конкретный сайт. Этот проект существует и сегодня. Многие девушки со всей страны поддерживают акцию. Так, например, и сестры Можган:
- Снять платок – это значит, своего рода, кинуть вызов всему режиму. Я против нынешнего правительства. Вообще, по правде сказать, девяносто процентов всего Ирана против правительства, но ни у кого не хватает смелости на решительные действия.
Нужно сказать, что Иран не всегда был исламской республикой. До 1979 года это было прозападное государство, во главе которого стоял шах. Страна активно торговала своими ресурсами в пользу Британии и США. Женщин не заставляли носить хиджаб. Многие ходили в мини и купались в бикини. В сети несложно найти доказательства всего этого:
Но прогрессивная часть населения, конечно же, была недовольна феодальным строем, ориентацией на Запад, стремительными реформами шаха. Многие мечтали о его свержении. По стране прошла череда митингов, монарх был свержен – и в 1979 году на его место пришли радикалы от религии. Интеллигенция воспарила духом, но не тут-то было – началась пора страшных репрессий. За решеткой оказывалось все больше и больше людей. С именем Аллаха на устах женщин обязали носить черное, покрывать себя с головы до ног, избегать прямых взглядов на мужчин. Алкоголь оказался под запретом, из страны исчез почти весь импорт, граница закрылась наглухо. Отныне Иран стал именоваться Исламской Республикой.
Можган усадила меня перед огромной плазмой: «Ты должна это увидеть. Многое станет ясно». Фильм, который она приготовила для меня, называется "Сезон носорогов". В главной роли Моника Беллуччи. Режиссер – иранец Бахман Хобади, давно не живущий на родине. Актер, играющий главную роль, Бехруз Воссуги, - тоже известный иранец, уехавший из страны много лет назад. Действие начинается в 1977 году и заканчивается уже в наши дни. Это фильм об исковерканных судьбах тех, кто попал в жернова новой, беспощадной системы, ставшей государственной парадигмой. Я смотрела фильм на фарси, без субтитров, но суть оказалась ясна и без слов. Посмотрите и вы, чтобы лучше понимать, что происходило в Иране в те дни.
Более того, сразу после смены режима, на Иран обрушилась глупейшая в истории этой страны война. Соседний Ирак стал претендовать на земли у западных границ. С 1980 до 1988 годы, пока длилась эта бессмысленная мясорубка, со стороны Ирана погибло 900 000 человек. В каждом иранском городе можно найти портреты тех, кто погиб в эту войну:
Во время войны козырем режима стала борьба со всем западным во имя погибших. Религиозная полиция запретила любые разнополые сборища, музыка не должна была звучать в общественных местах и из окон квартир, под запретом оказались джинсы, кроссовки, музыкальные пластинки, косметика – все то, что хоть как-то могло ассоциироваться с американским образом жизни. Полиция преследовала, арестовывала, применяла грубое насилие, измывалась. Мыслящие и заботливые родители учили своих детей жить двойной жизнью, то есть врать. Как похоже на нашу собственную, еще недавнюю историю...
Можган оставила меня утирать слезы после фильма. Такой гостеприимный, всего за час Иран стал для меня совсем другой страной. Собираясь на прогулку по городу, я уже совсем иначе натягивала на свою голову платок. Почему же они все его носят? Почему не снимают?! Стоит лишь единым маршем восстать, сорвать его с головы... Стоп, но почему я сама в нем? Зачем мне, иностранной туристке, покрывать свои волосы, согласно канонам чуждой религии? Во мне бушуют эмоции, а я иду по Исфахану, прикрывая свое тело длинной туникой, и не дай Бог ветер сдует тряпочку с моей головы. У Тани так вообще паранойя по этому поводу.
Ответ пришлось выкорчевывать из глубины себя, признаваться откровенно. Страх. Я боюсь. В первую очередь, общественного мнения людей, с которыми не разделяю ни культуру, ни историю. Их осуждающие взгляды и шепот меня просто заклюют, загонят глубоко в сомнения и комплексы. Конечно же, я боюсь силовых структур, которые в рамках этой страны обладают полным правом применить ко мне самые жесткие меры, заставить насильно, в конце концов. Десять лет назад, когда религиозная полиция была особенно сильна, мужчина мог подойти к женщине с накрашенными губами и салфеткой стереть ей помаду. Часто в салфетке было лезвие - губы оставались изувеченными. Поэтому в третью очередь, я боюсь мужчин. В этом признаться труднее всего. Я боюсь их мыслей, их стереотипов, их желаний, вожделения и похоти – всего того, на что в этой стране якобы наложено табу…
Во всех этих страхах мне еще предстоит разобраться. Не затем ли я придумала путешествие в хиджабе, чтобы через призму иной культуры заглянуть в свой собственный внутренний мир, разглядеть, от чего страдает моя собственная внутренняя женщина? Столько противоречивых эмоций внутри, вопросов к самой себе и миру вокруг, что даже декорации Исфахана оставляют равнодушными. Меж тем, мы бродим по главным улицам города, площади Имама, среди все тех же мечетей и базаров:
Но туристический Иран все больше отходит на второй план, однозначно уступая место человеческим историям и судьбам. Страна надела хиджаб не только на женщину, но и на свое развитие, свободу, выбор. Совсем скоро и мне самой предстоит облачиться в чадру, чтобы на своей шкуре прочувствовать ограничения, которые несет вместе с собой этот, казалось бы, безобидный кусок ткани.